Что такое «Симфония властей»?

Во Втором Послании святого апостола Павла к Солунянам (2:6-7) говорится о том, что «беззаконный» (всемирный правитель, выдающий себя за Христа, антихрист) не придет, пока «не взят от среды» «держай ныне», ὁ κατέχων, фигура, отождествляемая св. Иоанном Златоустом с Императором. До тех пор Империя не дает возможности объединить мир, установить столицу в Старом Иеросалиме и создать мировую «сеть» во главе с антихристом, «лжехристом», «лжедавыдом», потомком колена Данова, обольщающим как июдеов, так и «язычников». Древняя Церковь полагала, что Римский Император (любой, даже тиран и мучитель!) является преградой против худшего, абсолютного на земле зла, и потому молилась об Императоре даже в эпоху гонений. Расхождения между христианами были лишь в том, нужна Христианская монархия или нет, если Иисус Христос Сам есть Царь царем и Господь господем. Часть первых христиан, в основном из июдеов, давала на это отрицательный ответ, но по мере того, как Церковь наполнялась индоевропейскими народами с их государственными традициями, чаяния христианизации Империи усиливались. От­сю­да проистекают древ­ние, еще староримского происхождения, предания о христианстве как тайном императорском культе еще до святого Константина. Недавно умерший выдающийся французский исследователь Жильбер Дагрон в книге «Император и священник» пишет о «легенде о тайно обратившемся Императоре», которая «протоптала себе тропинку в истории, ставшую впоследствии широкой дорогой историографии». Согласно этой легенде, «имперский Рим изначально был внутренне христианским», а «обращение Константина – это не что-то, начинаемое с чистого листа, но лишь важный момент, когда в мире сем в своей первозданной чистоте “Августу, единоначальствовавшему на земли” был явлен “предвечный план Божественного домостроительства”». По словам Дагрона, это было «стремлением совместить христианское время с началом Империи, а не с ее христианизацией». Автор приводит примеры легенд о Филиппе Арабе, Императоре и тайном христианине, об Августе, которому пифия открыла, что она потеряла свой пророческий дар с рождением таинственного Младенца, о Нероне, бывшем восторженным свидетелем победы апостола Петра над Симоном-волхвом, а затем велевшем казнить Пилата за то, что тот предал Иисуса июдеям, о Веспасиане и Тите, которые исполнили пророчество Ветхого Завета, разрушив Иеросалимский храм, и, наконец, о Домициане, тайно обращенном Иоанном Богословом. Сюда же можно отнести и русское предание о Тиберии, которому святая Мария Магдалыни (согласно преданию, ее свободно пропустили во дворец, поскольку она сама была царского рода) преподнесла красное пасхальное яйцо. Конечно, многое здесь относится не к «позитивной», а к «символической» истории. Но давайте вспомним знаменитые слова А. Ф. Лосева о тождестве «полноценного символизма» и «полноценного реализма».

После того как святой равный апостолом Император Константин Великий сделал Христианство религией Империи, вопрос о возможности или невозможности Христианской Империи как таковой был решен окончательно. Империя вошла в Церковь, а Церковь в Империю. Святые отцы мыслили это по аналогии с таинством брака. Отсюда бракоподобный чин венчания Царей на Царство, отсюда и более частное богословское мнение о Царском венчании как еще одном таинстве Церкви (разделяемое о. Павлом Флоренским, не принятое, но и не осужденное).

«Дана мне всяка власть на небеси и на земли» (Матф, 28:18), – говорит Сам Господь наш Иисус Христос. Однако в понимании природы этой власти уже к середине первого христианского тысячелетия Запад и Восток разошлись. Римо-католическая Церковь считает своим главой Папу, «наместника Христа на земле», наследуя от июдеов презрительное отношение к «трефным царствам». Отсюда идея блаженного Августина о королях как разбойниках и потомках разбойников, которые, однако, могут получить некую «протоиндульгенцию» на власть от Папы через епископа («Папа делает королей»). Для Православного Востока Глава Церкви – Сам Христос, его образ, поклонная икона – Царь, а все первопредстоятели поместных церквей, включая и Папу, равночестны. Монархи (и прежде всего Вселенский Император) получают власть также от Бога, но таинственно, еще во чреве матери, а венчание на Царство и помазание суть подтверждение этого избрания. Именно поэтому идея христианской демократии» оказалась для Востока, для России глубоко чуждой.

Из недавнего прошлого: в начале девяностых было несколько попыток, кстати, вполне благонамеренных, создания на основе Православия и «русской религиозной философии» христианско-демократических партий, но все они фатально проваливались.

Заметим, что изначально и Запад был скорее готов воспринимать в качестве Lеutenant Cristi Монарха (Хлодвига (466–511) и его потомков), но затем папская курия привела к власти узурпаторские кланы.

Историко-правовой науке известны три основных типа взаимоотношений между духовными и властными инстанциями: папоцезаризм («глава церкви» является также и главой государства, таковы были планы Патриарха Никона и значительной части епископата, включая митрополита Антония (Храповицкого), в феврале-марте 1917 года), «цезаропапизм» (британская монархия) и византийско-московская «симфония», о которой мы и говорим. Конкретно принцип симфонии в Империи Ромеев выражался в следующем.

Император как представитель «миря Церкви» созывает Вселенские Соборы в случае появления неразрешимых вопросов, прежде всего в случае появления ересей (ересь всегда есть нарушение Символа Веры). Он задает вопросы епископам и имеет право совещательного голоса. Епископы имеют право решающего голоса, но вопрос решается только их единогласием (liberum veto). В случае отсутствия единогласия вопрос решению не подлежит. Если же оно достигнуто, Император скрепляет (или не скрепляет) решение своей подписью. Однако решение все равно считается принятым только в том случае, если его потом принимает церковный народ в целом (т.н. рецепция). В периоды междуцарствия Императорские регалии хранятся у Патриарха, в период межпатриаршества Патриаршие регалии – у Царя. По смерти Патриарха Поместный Собор избирает три кандидатуры, а из них Патриарха избирает Царь. В случае отсутствия Царя кидают жребий.

Таков канонический и традиционный порядок «обрания» высших лиц Империи и Церкви (точнее, Церкви-Империи), Царства-«симфонии», где светская и церковная власть находятся в состоянии согласия и сотрудничества, по аналогии с Божественной и человеческой природой Иисуса Христа, «нераздельной и неслиянной». В 6-й Новелле св. Императора Юстиниана (VI век) для Патриарха Епифания говорится: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божиею, суть священство (ιερωςύνη) и царство (βαςιλεια), из которых первое заботится о Божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем верным Богу, а царская власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем (ςυμφωνία τις άγαθή), что служит на пользу и благо человеческого рода. Поэтому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это высшие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем». А Император Иоанн I Цимисхий (925–976) писал: «Я признаю две власти в этой жизни: священство и царство. Создатель мира вручил первой заботу о душах и последней – заботу о телах, если ни одна из них не ущемлена, мир находится в безопасности».

Здесь необходимо краткое, но важное хронологическое отступление. Православные государствоведы, прежде всего, русские, на протяжении длительного времени полемизировали с католическими и протестантскими теологами, полагавшими Царскую власть и Империю результатом некоего снисхождения к немощи и даже преступности человека. Критикуя такую точку зрения, Лев Тихомиров писал: «В протестантстве очень распространена мысль, будто бы в Библии царская власть не одобряется и составляет, по выражению Библии, “грех перед Господом”». У историка вообще точного и беспристрастного, как Шлоссер, прямо говорится, будто бы учреждение царства “резко противоречило законодательству Моисея, по которому главою государства признавался один только Бог”. Трудно понять, как повторяют подобные вещи люди, читавшие Библию». Согласно Тихомирову, «в Библии мы находим все последовательное отношение Бога к устроению различных сторон личной и общественной жизни согласно с законом Божественным. В конце этого устроения на своем месте является и государственность, но не раньше, чем для нее готова почва социальная». Ссылка на Ветхий Завет неуместна по отношению к государственности христианской, о чем говорил в «Слове о законе и благодати» еще митрополит Киевский Иларион (прп. Никон Киево-Печерский): «Ибо вера благодатная по всей земле распространилась и до нашего народа русского дошла. И законническое озеро высохло, евангельский же источник наполнился вод и всю землю покрыл и до нас разлился. Ведь вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Июдея молчит».

Мы должны помнить, что на почве искаженного прочтения Ветхого Завета, прежде всего, Книги Судий, весь смысл которой в том, что в эпоху «судейства» не было не только царской власти, но и храма с оформленным богослужением, на Западе выросла идея клерикализма – власти духовенства на земле, неизбежно влекущей утверждение принципа «христианской демократии». Клерикализм есть извращение ветхозаветной (перешедшей затем в Ислам) теократии, на христианской почве неизбежно перерастающей в цареборческую и крестоборческую ересь, а в повседневной жизни –в вопиющие злоупотребления, противоречащие уже и изначальной христианской морали с ее апофеозом целомудрия, нестяжания и жертвенности. Лев Тихомиров по этому поводу писал: «Извращение же это появляется обычно лишь при посредстве иерократии, которая создает “князей церкви”, пышных владетелей феодалов или землевладельцев и коммерсантов, которые имеют целую организацию свою подручных, точно так же чем-нибудь владеющих, и все это требует себе привилегий, особых законов, неподсудности государству и т. п. Но насколько государственный интерес и христианская обязанность монарха требует от него быть послушным сыном Церкви, настолько же он, как монарх, должен страшиться иерократии, клерикализма и всякого погружения церковной организации в мирские интересы».

В 1393 го­ду Пат­ри­арх Конс­тан­ти­но­польс­кий Ан­то­ний, объ­яс­няя в сво­ем пос­ла­нии Ве­ли­ко­му кня­зю Мос­ко­вс­ко­му Ва­си­лию Дмит­ри­е­ви­чу зна­че­ние все­ле­нс­кой православной им­пе­рии, пи­сал: «Свя­той Царь за­ни­ма­ет высо­кое мес­то в Церк­ви; он не то, что дру­гие по­ме­ст­ные князья и го­су­да­ри. Ца­ри вна­ча­ле уп­ро­чи­ли и ут­вер­ди­ли бла­го­чес­тие во всей все­лен­ной. Ца­ри со­би­ра­ли Все­ле­нс­кие со­бо­ры. Они же подт­вер­ди­ли сво­и­ми за­ко­на­ми соб­лю­де­ние то­го, что го­во­рят бо­же­ст­вен­ные и свя­щен­ные ка­но­ны о пра­вых дог­ма­тах и о бла­го­у­ст­рой­стве хрис­ти­а­нс­кой жиз­ни, и мно­го под­ви­за­лись про­тив ере­сей. На­ко­нец, Ца­ри вмес­те с со­бо­ра­ми сво­и­ми пос­та­нов­ле­ни­я­ми оп­ре­де­ли­ли по­ря­док ар­хи­е­рейс­ких ка­федр и ус­та­но­ви­ли гра­ни­цы митрополичьих ок­ру­гов и епис­ко­пс­ких епар­хий. За все это они име­ют ве­ли­кую честь и за­ни­ма­ют вы­со­кое мес­то в Церк­ви. <…> На вся­ком мес­те, где толь­ко име­ют­ся христиа­не, имя Ца­ря по­ми­на­ет­ся все­ми пат­ри­ар­ха­ми, митро­по­ли­та­ми и епис­ко­па­ми, и это­го пре­и­му­ще­ст­ва не име­ет ник­то из про­чих кня­зей и влас­ти­те­лей. <…> Невозмож­но хрис­ти­а­нам иметь Цер­ковь и не иметь Ца­ря. Ибо Царство и Цер­ковь на­хо­дят­ся в тес­ном со­ю­зе и общении меж­ду со­бою, и не­воз­мож­но от­де­лить их друг от дру­га. Пос­лу­шай вер­хов­но­го апос­то­ла Пет­ра, го­во­ря­ще­го в первом со­бор­ном пос­ла­нии: “Бо­га бой­тесь, ца­ря чти­те” (1 Пет. 2:17). Не ска­зал “ца­рей”, что­бы кто не стал подразумевать име­ну­ю­щих­ся ца­ря­ми у раз­ных на­ро­дов, но “Ца­ря”, ука­зы­вая на то, что один толь­ко Царь во Вселенной».

Важнейшее здесь то, что Царь один, а Патриарх – не один. Сам титул Патриарха появился в V веке – это первопрестоятель крупной провинции в составе Империи. В трехчинной иерархии самостоятельного места не занимает. Известна «священная сугубица» Патриархов: Константинопольский (Вселенский), Александрийский (тоже с титулом Папы), Антиохийский, Иеросалимский и Римский (Папа, Патриарх Запада). Все пять изначальных Патриархий находились в пределах Империи, и Император являлся посредником между ними. После отпадения Рима в 1054 году место Папы остается свободным, и лишь в 1589 году его занимает Патриарх Московский и всея Русiи (так писалось тогда и так же пишется сегодня в старообрядном написании). В то время Византийской Империи уже не было. Московский Патриарх, хотя формально и занимал место Папы, считался не Первым, как когда-то Римский, а затем Константинопольский (Вселенский), а пятым. Борьба за возвышение Московского Патриархата началась в середине следующего столетия при Царе Алексее Михайловиче и Патриархе Никоне, о чем еще будет сказано.

Ферраро-Флорентийская уния 1438–1445 годов, при которой Императорская власть, по сути, изменила Православию (хотя собор, созванный Императором, был вполне законным), но оно оказалось спасено единственным голосом святого Марка Эфесского, положила конец Второму Риму. Начинается «Русское время». Москва вступает в Римское достоинство как единственное в мире свободное, не связанное внешними узами Православное Царство. При этом, что крайне важно, происходит не механическое линейно-временное продолжение, но «обновление» «Второго Рима». «Отношения между царской и патриаршей властью, – пишет известный исследователь Русского Средневековья Н. В. Синицына, – в московском государстве определялись в значительной мере тем фактом, что венчание на царство не требовало наличия патриарха, в то время как поставление патриарха предполагало в качестве необходимого условия наличие царя. То обстоятельство, что на Руси наличие царя определяет поставление патриарха, а не наоборот, соотносит Московское царство с начальным периодом Византийской империи, когда, в соответствии с решением Халкидонского собора 451 года, в Константинополе наряду с императором (царем) появляется и патриарх. Это отвечает пониманию Москвы как Нового Константинополя и московского государя – как Нового Константина. Соответственно, Московское царство может пониматься – в контексте восприятия Москвы как Третьего Рима и Нового Константинополя – не столько как продолжение, сколько как обновление византийской истории». Новым было и то, что, в отличие от Византии, в Московском Царстве (как и далее в Российской Империи) правил изначальный и сложившийся Царский Род (как это было и в Европе до устроенного Ватиканом в VII–VIII веках регицида). Отсюда уже чисто русская формула Православного Царства: «Бог по образу Своего небесного единоначалия устроил на земле Царя, по образу Своего вседержительства – Царя Самодержавнаго, по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века – Царя наследственного» (Святитель Филарет Московский).

Московское Царство с самого начала подчеркивало ту роль Царя, которая была провозглашена при Юстиниане, когда ни один Патриарх еще не был «Вселенским», а все они были предстоятелями Церквей разных провинций, то есть когда Патриарший чин был лишь почетным епископским, не имея ничего общего с «возглавлением Церкви». Это было ясно раскрыто благоверным Царем Иоанном IV Васильевичем Грозным в Большой Государственной печати, которую Он учредил в 1577 году: «На ней “помещены двуглавые орлы, иконография которых полностью совпадает с печатью 1562 года, за исключением одного: здесь орлы увенчаны одной-единственной короной с венчающим ее православным крестом вместо двух небольших коронок, парящих над головами Царственных птиц на всех более ранних печатях. Соединение Царского венца с восьмиконечным православным крестом превращало его в символ емкий и конкретный – такая корона могла означать только Власть вселенского православного Царя, Самодержавие которого соединило в себе светскую и Церковную сферы Власти” (Истоки Русской геральдики. Стр. 132–133)» .

Все это и бы­ло за­пе­чат­ле­но Стог­ла­вым со­бо­ром 1551 го­да с учас­ти­ем пя­ти прос­лав­лен­ных Цер­ковью ар­хи­е­ре­ев, в том чис­ле свя­тых Ма­ка­рия Мос­ко­вс­ко­го и Гу­рия Казанского, соз­ван­ным Ца­рем Ио­ан­ном Гроз­ным, поставив­шим под его ре­ше­ни­я­ми свою под­пись. По сути, Стоглав – последний в истории Собор, созванный в строгом соответствии с Кормчей. Именно он ут­вер­дил древ­ний церков­ный чин как ос­но­ву и скре­пу Царства и буду­щей Им­пе­рии.

Мос­ко­вс­кое царство, оставив, от-ставив многое «поздневизантийское», сохранило «серд­це» Империи. Напом­ним, что А. Ф. Ло­сев (инок Андроник) неоднократно го­во­рил о «чис­том ви­зан­тийс­ко-мос­ко­вс­ком пра­вос­ла­вии». Речь на са­мом де­ле шла об он­то­ло­ги­чес­ки еди­ном Царстве-Церк­ви. Не с­лу­чай­но свя­щен­но­и­нок Фило­фей Пско­вс­кий на­зы­вал Им­пе­ра­то­ра Конс­тан­ти­на Ве­ли­ко­го пред­ком ве­ли­ко­го кня­зя Ва­си­лия III: «Не престу­пай, ца­рю, за­по­ве­ди, еже по­ло­жи­ша твои пра­де­ды – ве­ли­кий Конс­тан­тинъ, и бла­жен­ный свя­тый Вла­ди­миръ, и ве­ли­кий бо­го­и­зб­ран­ный Ярос­лавъ, и про­чии бла­жен­нии свя­тии, ихъ ж ко­рень и до те­бе <…>. Да ве­си, хрис­то­люб­че и бо­го­люб­че, яко вся хрис­ти­я­нс­кая царства при­идо­ша в конецъ и сни­до­ша­ся во еди­но царство на­ше­го го­су­да­ря, по про­ро­чес­кимъ кни­гамъ, то есть Ро­ме­ис­кое царство: два убо Ри­ма па­до­ша, а тре­тий сто­итъ, а чет­вер­то­му не бы­ти <…> да весть твоа дер­жа­ва, бла­го­чес­ти­вый ца­рю, яко вся царства пра­вос­лав­ныя хрис­ти­я­нс­кия ве­ры сни­до­ша­ся въ твое еди­но царство: единъ ты во всей под­не­бес­ной христия­номъ царь».

Но с середины XVII века начинает происходить что-то «не то и не так». «Пе­ре­ст­рой­ка» Церк­ви-Царства се­ре­ди­ны XVII ве­ка, вошед­шая в ис­то­рию под наз­ва­ни­ем «цер­ков­ный рас­кол» (это не­точ­но: вна­ча­ле бы­ла имен­но «пе­ре­ст­рой­ка», и только по­том рас­кол), на­нес­ла пер­вый – са­мый глав­ный – удар по всей ви­зан­тийс­ко-мос­ко­вс­кой онтологии. Речь идет о «пятипросфории» – прек­ра­ще­нии приношения просфоры Ца­ря и Царству­ю­ще­го До­ма на прос­ко­ми­дии, что оз­на­ча­ло, по су­ти, унич­то­же­ние молитвен­ной – са­мой жи­вой и реальной – скре­пы Церк­ви, стра­ны и на­ро­да. Тем са­мым, как го­во­рит свя­щен­ник Роман Зе­ле­нс­кий, мы «тво­рим запус­те­ние на свя­том месте, мы еще и ре­во­лю­ци­о­не­ры, так как, са­мо­чин­но игнори­руя (а фак­ти­чес­ки от­вер­гая) царс­кую власть, каж­дый раз свер­ша­ем мис­ти­чес­кую ре­во­лю­цию на дис­ко­се, который, кста­ти, оз­на­ча­ет яс­ли, Гол­го­фу, а за­тем и Гроб Гос­по­день».

Так на­зы­ва­е­мый Боль­шой Мос­ко­вс­кий со­бор 1666–1667 годов был раз­бой­ничь­им (его ре­ше­ния приз­на­ны ошибочны­ми По­ме­ст­ным со­бо­ром Рус­ской пра­вос­лав­ной церк­ви 1971 го­да). И не по­то­му, что был соз­ван Ца­рем без Пат­ри­ар­ха, а по­то­му, что при­су­т­ство­вав­шие на нем «восточ­ные пат­ри­ар­хи» яв­ля­лись к то­му вре­ме­ни безместны­ми, а так­же по­то­му, что он на­ло­жил клят­вы и пре­ще­ния на древ­не­ру­с­ский бо­гос­лу­жеб­ный чин, использовав­ший­ся рус­ски­ми свя­ты­ми от свя­то­го Владимира до свя­то­го Пат­ри­ар­ха Ер­мо­ге­на.

Но все же «внутренние скрепы» сохранились. Так или иначе на протяжении XVIII–XIX веков сохранялось главное для Имперского, «третьеримского» церковно-государственного единства – правильное совершение Таинств, прежде всего Таинства Евхаристии, наследственная, династическая Царская власть и крестьянская община.

Нес­мот­ря на все пе­ре­ме­ны, един­ство Царства и Церк­ви оста­ва­лось офи­ци­аль­ной иде­о­ло­ги­ей и в пе­тер­бу­р­гский пери­од. В Сво­де за­ко­нов Рос­сийс­кой им­пе­рии пра­во­вые нор­мы, ох­ра­няв­шие Цер­ковь, за­ни­ма­ли осо­бое мес­то. Правос­лав­ная цер­ковь про­во­зг­ла­ша­лась «пер­ве­н­ству­ю­щей и гос­по­д­ству­ю­щей», Рос­сийс­кий Им­пе­ра­тор не мог исповедо­вать ни­ка­кую дру­гую ве­ру, кро­ме пра­вос­лав­ной. Он же рас­смат­ри­вал­ся как «вер­хов­ный за­щит­ник» Православ­ной церк­ви и «блюс­ти­тель пра­во­ве­рия». В 1905 году, «по манию Царя», Мученика Николая Второго, началось примирение со старообрядцами, без которого невозможна никакая «симфония».

Самым отвратительным оказалось другое. Подавляющее большинство российских церковных иерархов приветствовало февральскую революцию и благословляло Временное правительство, рассчитывая, что свержение монархии приведет к некоему восстановлению теократического (на самом деле иерократического) строя «по библейским образцам»: двухвековое семинарское обучение по протестантским учебникам – и далеко не только оно – сделало свое дело. Не последнюю роль сыграло и увлечение иерархов (в том числе и таких лучших из них, как святитель Андрей Уфимский (князь Ухтомский) «онтологией Книги Судей» и Ветхим Заветом вообще. Клерикализм не является православным учением. Он отвергнут Господом Нашим Иисусом Христом, сказавшим, что «царство Мое не от мира сего», не принят Вселенскими Соборами, церковным Преданием и каноническим правом. Можно говорить о клерикализме в Римо-католическом учении, но не в Православии. Впрочем, каждое сословие нагрешило в свою меру.

Однако история сказала свое слово: жесткость Советской власти оказалась стократ тяжелее, чем все имперские «стеснения» за все века, а официальной идеологией православной страны парадоксальным образом был объявлен «воинствующий атеизм», носивший, впрочем, отчетливые черты религиозной веры, в чем – несмотря на то, что большинство его идеологов к русскому народу имело мало отношения – на самом деле проявилась исконная русская вера в «царство правды» и неприятие «буржуазной» теплохладности.

Тем временем, – совершенно парадоксально, неожиданно – вопреки революционной разрухе и коммунистической идеологии, Советский Союз с 30-х годов стал все более приобретать традиционные черты российского общества, а русский народ, вопреки формальному атеизму, сохранял черты и нравственные устои православного народа – примерно до конца 50-х – начала 60-х. Этому способствовал и короткий период «церковной весны» 1943–1956 годов, связанный с Победой над европейской агрессией и восстановлением Патриаршества. Но начавшаяся во времена «хрущевской оттепели» вестернизация жизни привела к распаду СССР в 1991, при этом вестернизация сознания коснулась и Церкви, и верующих, особенно из среды интеллигенции, для которых религиозная вера все более отождествлялась с политической оппозицией и либеральными устремлениями. Поэтому после 1991 года Церковь «обрела свободу», но эта свобода была лишь углублением провозглашенного большевиками «отделения от государства», точнее, исполнением этого «ленинского тезиса» буквально (в период 1943–1956 вновь возникло некоторое подобие «симфонии», а затем, после т.н. «хрущевских гонений», Церковь, хотя гонения прекратились, попала под жесткий пресс партийно-политического руководства с одной стороны, либерально-«эбионитской» среды – с другой).

Либеральная рецепция 90-х еще раз показала, что отказ от любых традиционных парадигм ведет не к «прогрессу», как это навязывалось одними и наивно предполагалось другими, а только к регрессу, гниению и утрате жизнеспособности.

Но здесь «снова – все новое». За годы правления нынешнего Главы Государства Российского Владимира Путина, совершающего сегодня в сопровождении Патриарха Московского и всея Руси Кирилла первую в истории совместную поездку Русского государственного руководителя и Первопредстоятеля на Святую гору Афон, которая очевидным образом указывает на далеко не завершенный путь к подлинной симфонии, многое уже «исправлено», много еще предстоит «исправить».

Строго говоря, нынешняя политическая система России уже не только не коммунистическая, но даже уже и не совсем либеральная. Да, формально она пока еще «республиканско-демократическая», и «светская», наследующая, как и «весь мир», французской и американской революциям XVIII века. На самом деле она ближе всего пока еще не к «византийско-ромейской» и не к московской политическим системам (хотя черты последней наблюдаются), а к римскому принципату I–III веков от Р.Х. Напомним, что принципат – термин, обозначающий политическую систему ранней Римской империи. Его основы были заложены первым римским императором Августом (27 г. до Р.Х. – 14 г. от Р.Х.), чьей целью было восстановление сильной центральной власти без формального разрыва с республиканскими институтами. Август и его преемники сосредоточили в своих руках высшую военную, гражданскую и жреческую власть, которой формально «наделяли» Императора сенат и народное собрание. Фактически переход власти осуществлялся через назначение преемника. Государственный строй официально именовался «республикой», а верховный правитель «принцепсом», то есть «первым». Такое устройство обеспечило т.н. «Августов мир» продолжительностью в два столетия. В дальнейшем, начиная с Диоклетиана (284–305), начинается уже отсчет системы «византийско-ромейской» (пока еще не Христианской). Это уже путь к Монархии. Сегодня время сокращается, и два «римских столетия» могут уложиться в два десятилетия, а скорее всего, даже меньше. При том, что форсирование недопустимо, а срыв – страшнее всего. Строго в свое время вопрос о восстановлении полноценной Российской государственности все равно так или иначе возникнет (тысячелетняя традиция не может быть прервана волевым образом, как это пытались сделать в 1917 и 1991 годы). Но может оказаться и так, что «время принципата» затянется. Нам не дано знать времен и сроков – не только окончательных, но и предварительных. Главное – следующее: православная «симфоническая монархия», несмотря на ея падение, продолжает оставаться идеалом православного государства и общества, единственно полноценным типом государства, которое, даже когда его нет в наличии, указывает на ориентир.

Если начало Третьего Рима было «обновлением» начала Второго, то сегодня, находясь у его конца (а возможно, и «конца всего»), мы возвращаемся к обновлению Третьего, к началу Царствования благоверного Царя Иоанна, вообще к «Москве Иоаннов», начиная с Ивана Красного (1326–1359). Но – чаем – уже в пространстве Великого Континента, не только как Российская Империя, но и как Евразийская Империя Конца. Но это не «Четвертый Рим», каковому не быти, а именно Третий Рим, уже в его полном измерении. Все остальное – поражение и провал.

«Мы все вернем назад» – один из политических лозунгов Евразийского Союза молодежи. Но это означает не только и не просто назад, это – вперед и вверх.